scholast

Пыталась сформулировать, почему мне кажется неудобным Ваш пример. Получилось 2 причины:

1. Пример кажется очень удачным - потому, что совершенно ясно: этого Человека не следовало делать средством чего-либо, Он - цель, а не средство.
И сразу возникает вопрос: то, что верно в отношении этого Человека - будет ли верно в отношении любого и каждого человека, наугад выбранного из народа?
Этот вопрос интересен сам по себе - но помогает ли осознать истинность кантовского императива, и не предписывает ли императиву действие только в специфических рамках религиозной доктрины, сужая таким образом его универсальность - то есть, автоматически полагая одним из постулатов веру в Бога, необходимость которой [для истинности императива] мы пытаемся проследить?

2. Решение, принятое архиереями, не претендовало на то, чтобы согласовываться с моралью и этикой. Это было политическое решение - принятое не абстрактно "по совести", а в конкретной политической обстановке (эту обстановку Вы описываете).
Должны ли политические решения быть этичными и "моральными"?
Вне зависимости от того, как мы отвечаем на этот вопрос (безусловно вечно актуальный), мы уходим в сторону от обсуждения оснований морали.

Может быть, по причине неоднозначности привлеченного примера этот Ваш пост остался без обсуждения собеседниками. Ведь эта тема (тема морали и долга ей следовать) очень важна, почему же здесь "цепляюсь" только я?


Снова, разбирая логику сформулированного Вами:
"Подлинное же, ничем неколебимое бытие долга в душе человека возможно лишь в том только случае, если установлена надежная связь с единым всеблагим источником всего сущего, каковой только и утверждает всякое подлинное бытие, и бытие долга в частности."
- по построению:
1) предполагается некий "единый всеблагой источник всего сущего",
2) предполагается возможность установить с Ним надежную связь.
Оба этих тезиса истинны только в рамках религиозной доктрины.
В рамках этой же доктрины предполагается, что этот Источник "только и утверждает всякое подлинное бытие, и бытие долга в частности".

Если мы покидаем рамки религиозной доктрины - что же, "всякое подлинное бытие, и бытие долга в частности" исчезает, ведь его (бытие) становится некому утверждать?
Очевидно, нет - если только мы не претендуем на то, чтобы считать религиозную картину мира единственно возможной истиной в последней инстанции. (А мы ведь на это не претендуем?)
В рамках иных картин мира - "подлинное бытие" имеет иные основания. Среди них же можно искать и основания долга.